Лучший возраст для смерти - Страница 64

К оглавлению

64

Глава первая
Перекрестки

Источник звука Ханна нашла далеко не сразу. Странно, что она вообще смогла расслышать слабый детский плач на таком расстоянии, да и плач не был похож на плач, скорее уж на мяуканье маленького котенка.

Ханна сначала остановилась, потом определилась с направлением и пошла по шоссе, заглядывая в стекла машин.

Пахло ужасно, но к этой вони Ханна успела притерпеться за последние два дня. Жара. Все было бы легче, если бы не жара.

Густой сладковатый запах разложения пробивался через пропитанную одеколоном повязку и от этого очень хотелось блевать, но было уже нечем. Свой завтрак Ханна оставила в четырех милях отсюда еще утром, когда…

Она помотала головой, стараясь не вспоминать увиденное. Это было как самозащита. Не вспоминать, не думать, не смотреть…

Но как можно не смотреть, если вокруг, куда ни кинь взгляд, были мертвецы. Тысячи мертвых в машинах на шоссе. Десятки тысяч в городке, через который она выходила на хайвэй. И страшно подумать, что ожидало девочку в городе, до которого она хотела дойти.

Ей было шестнадцать. Еще три дня назад она с родителями и младшим братом приехала в Парк развлечений на уикенд, а сегодня…

Казалось, что в воскресное утро ей просто приснился кошмарный сон. Невероятно реалистичный, но все-таки сон. Только это была реальность. Новая реальность. Как в «Ходячих мертвецах», которые она недавно досмотрела, когда Рик просыпается в больничной палате, а мир, в котором он жил, уже другой. Тут по улицам не бродили ходячие. Мир просто умер, как мама с папой, которых нашел Джошуа.

Ханна еще спала (а что еще можно делать в полседьмого утра на выходные?), когда он вернулся в их номер и тронул ее за плечо.

Ханна фыркнула от злости, она ненавидела, когда ее будили в такую рань, села в кровати и уже открыла было рот, чтобы сказать этому малолетнему идиоту, что она думает о его дурацких привычках, но увидела глаза брата и слова застряли у нее в горле.

Он был бледным, как потолки в классе, казалось, тряхни его – и со щек начнет обваливаться известка, а в широко распахнутых зрачках плескался такой ужас, что Ханна сразу поняла: случилось нечто страшное.

По-настоящему СТРАШНОЕ.

Родители, вернее то, что от них осталось, лежали в кровати – две мумии, два высохших старческих тела. Если бы не медальон на ссохшейся груди матери и не перстень (мамин подарок) на птичьей лапке, в которую превратилась рука отца, Ханна не поверила бы, что это ее родители. Она увидела бурую от запекшейся крови подушку, желтые зубы мамы, лежащие на плече отца, и потеряла сознание.

Потом был коридор, полный плачущих детей самого разного возраста, распахнутые настежь двери номеров, в которых лежали трупы – высохшие до неузнаваемости тела людей, которые еще вчера вечером были живы, смеялись, любили друг друга…

Мертвые в вестибюле, в подземном гараже, на улицах, в Маке, что через дорогу…

Мир мертвых, в котором остались только дети.

Ханна не знала, что делать.

Никто не знал, что делать.

Это вранье, что люди, оказавшиеся в пропасти, сразу начинают строить лестницу, чтобы из нее выбраться.

Первые несколько часов Ханна рыдала в номере родителей, а Джошуа, как оказалось, сидел в их с Ханной номере, прямо на полу, возле кровати, и ел печенье из мини-бара – две пачки с фруктовой начинкой, приторной до «не могу». Ел и запивал кока-колой, которую ему запретили врачи из-за диабета, доставшегося ему по наследству.

«Никакой сладкой газировки, Джошуа. Никаких конфет, кроме специальных. Эта сладкая гадость тебя убьет, – говорил доктор Данский, – ведь твоя поджелудочная железа не умеет воспроизводить инсулин».

Он разговаривал с Джошуа, как со взрослым, говорили, что так ребенок лучше воспринимает правила, которым учит его лечащий врач.

Отель плакал и рыдал на разные голоса. Везде лежали тела взрослых и бродили испуганные до смерти, растерянные дети.

Когда зареванная Ханна пришла за братом, Джош бился в судорогах на ковре и изо рта у него шла белая пена. Инсулин не помог, просто было поздно. Она не могла плакать. Слезы высохли внутри так и не найдя выхода наружу. Она осталась одна.

Электричество исчезло на следующий день, к вечеру.

К этому времени Ханна уже нашла еще нескольких подростков своего возраста, они взяли лопаты с пожарных щитов и начали хоронить своих мертвецов. Но мертвых было гораздо больше, чем сил.

Ночью, в темном и душном без кондиционирования номере отеля Ханна принялась обзванивать друзей из записной книжки своего смартфона. На звонок отозвались только Вероника и Грегори. Вероника оказалась во Флориде у бабушки, и не могла говорить – постоянно срывалась на крики и причитания. Все было плохо. Совсем плохо.

Грег нашелся дома, в Маунт-хилл, они в шутку называли город Вайсвиллем, и говорил нарочито спокойно. Во всяком случае, он старался говорить спокойно и иногда у него получалось.

Дома умерли все взрослые, и парни из колледжа сегодня кремировали часть трупов. Тут есть студенты-медики, они говорят, что трупы обязательно надо кремировать, чтобы избежать распространения заразы…

– Какой заразы? – спросила Ханна.

– Говорят, – ответил спокойно Грег, – и я склонен им верить, что это все пришло с нашей военной базы.

Он помолчал.

В трубке поскрипывали эфирные волны, что-то тихонько щелкало, отсчитывая секунды.

– Пришло из лаборатории, вроде той, в какой работали наши отцы, – наконец-то закончил он. – Извини, Ханна… Но это правда – виноваты военные.

64