Лучший возраст для смерти - Страница 76

Сначала познакомились между собой матери Грега и Ханны, потом их отцы, а потом подружились и дети.

Это у отца Ханны Грег перенял называть ее семейным прозвищем – Белль.

– Белль – это красавица, прекрасная по-итальянски… – объяснял папа Алекс, улыбаясь. – Хоть мы и не итальянцы, но уж больно хорошо звучит! Вот послушай: Белль!

Он словно пробовал слово на вкус.

– Белль!

– Я тоже буду называть тебя так, – сказал ей Грег целую вечность назад.

– Ты же не итальянец, – улыбнулась Ханна. – Вы же поляки…

– Ну и что?

– Тебе не нравится мое настоящее имя?

– У тебя чудесное имя, Ханна, библейское… Но Белль мне нравится больше. Оно звенит, как колокольчик! Белль!

– Это папино слово, – нахмурилась она, хотя ей нравилось, как он произносит ее семейное имя. – Наш секрет…

– Так я же не при всех, – улыбнулся он. – Только наедине!

Его отец на службе отличался строгостью, а вне работы был шутником и компанейским парнем, наверное, умел переключаться в домашний режим.

Сибилла Стаховски, нарочито сдержанная в проявлениях эмоций и чувств что в офисе самой крупной в округе юридической конторы, что дома, могла бы служить образцом деловой женщины и хорошей жены, но в городе хорошо знали, что душечке-милашке Сибилле лучше на пути не попадаться – съест вместе с костями.

Быть лидером в диспут-клубе или капитаном в футбольной команде в благополучное время и взять на себя ответственность за жизнь трехсот детей и подростков – совершенно разные вещи. Только сейчас Ханна увидела, что добряк Грег Стаховски мог по жесткости дать фору обоим родителям, и на поверку оказался не мягким интеллектуалом, а человеком, которому подчинялись и реально боялись ослушаться.

Для выживших детей Вайсвилля он стал предводителем, настоящим вождем, а вождь – это не только слова, это действия, на которые никто, кроме лидера, не способен.

От него пахло порохом (теперь Ханна знала этот особенный запах, связанный со смертью и опасностью) и немного по́том – день был удушающе жарким, как всегда в этих местах в начале августа.

Раньше она не чувствовала, насколько жарко в Вайсвилле. Теперь же, когда электричество исчезло и кондиционеры стали бесполезным металлическим хламом, даже в комнате стоящего в тени деревьев дома можно было задохнуться.

Температура под сто градусов и хьюмит делали свое дело – оставалось лишь привыкнуть к тому, что прохладных летних вечеров уже никогда не будет.

Грег обнял ее, поцеловал и уселся на стул рядом с диваном, взяв Ханну за руку. Лицо у Стаховски осунулось, юноша казался много старше своих семнадцати, прошедшие десять дней состарили его на годы.

– У меня есть полчаса, – усталый голос тоже звучал иначе, надтреснуто. – Сейчас нам принесут поесть и мы поговорим. Потом я уйду, прости, много дел, но мы увидимся вечером. Тебя проведут в мои комнаты. Жить будешь у меня, Белль.

Он не спрашивал, он говорил, как будет. И это было прекрасно.

– Чем там все кончилось? – спросила она, отведя взгляд. – Я спрашиваю о тех… Ну, кто ехал за мной…

– Победой, – коротко ответил он. – «Хамви» и его машин-ган нас пока выручают. Я, кстати, знаю твоих обидчиков, кое-кого опознал. Они из нашей школы, в Рейстере.

– Как из нашей?

– Ничему не удивляйся, Белль. Просто входи в курс дела.

В дверь постучали и двое ребят, мальчик и девочка лет десяти, принесли пакет с сандвичами, пару яблок, воду.

– С кухни передали, чиф Грег. Если нужно – скажите, мы принесем еще.

Девочка улыбалась, не сводя со Стаховски взгляда. Мальчик говорил серьезно, как взрослый. Совершенно по-детски щуплый, угловатый, с исцарапанной и не очень чистой мордашкой, и широко посаженными светлыми глазами под бесцветными бровями, он смотрел на Грега, как на Бога, буквально поедая его глазами.

– Спасибо, нам хватит, – улыбнулся Стаховски в ответ. – Присоединяйтесь к поисковикам.

– Ага, – кивнула девочка.

Она была совсем маленькая, темненькая, остроносая, с чуть неровными зубами и нечесаной копной волос, а ресницы – такие густые и пушистые, что глаз не отвести.

– Не «ага», – поправил Грег. – А «слушаюсь». Надо отвечать – слушаюсь. Понятно, юные дарования? Свободны!

– Слушаюсь, чиф Грег, – отчеканил мальчишка с видимым удовольствием.

Девочка тоже кивнула и дети вышли – серьезные маленькие солдаты.

– Это игра? – спросила Ханна. – Все эти «чиф Грег», «слушаюсь», «свободны»?

– К сожалению, не игра. Кушай, я буду рассказывать.

Сэндвичи оказались с вареным мясом и сыром, вкусные, хотя вместо булок использовали несвежий поджаренный хлеб.

– Готова?

Она кивнула.

– Сначала неприятное. Как я тебе и говорил, всех взрослых прикончил вирус, над которым работали у нас в Лабе. Всех, кто старше восемнадцати. Плюс-минус час, может сутки после восемнадцатилетия, и ты начинаешь умирать. Лекарств нет. Ни обезболить, ни замедлить процесс невозможно. Можно только застрелить из жалости. Было уже две смерти среди выживших. Пережить это не пожелаю врагу. Видеть тоже.

Ханна вспомнила выпавшие зубы матери, лежащие на отцовском плече, изгвазданную пятнами сукровицы подушку и положила сэндвич на тарелку.

– Понимаю, – кивнул Грег. – И сразу вторая неприятная новость, хотя ты, наверное, все понимаешь. Мне до смерти остался неполный год. Тебе – два. Это все, что есть у нас впереди. Большего не будет. За ближайшие 365 дней нас в Вайсвилле станет на 37 человек меньше. В следующем году умрет еще 30 человек. Еще через год 22 человека и 40 будет на подходе. Всего нас 323. Через сколько лет здесь будут гулять только кабаны да олени, посчитать можешь?