Ханну поздно предупредили о том, что Грег собирает Совет и она, опоздав на начало доклада Джессики, не сразу поняла, о чем идет речь.
Джессика, серьезная, с прямой напряженной спиной, сидела во главе стола, поглядывая в бумаги, Грег ходил по комнате, крутя в руках нож для разрезания страниц, Сэм курил у окна, а Клайв писал что-то в блокноте, пока Лиз сосредоточенно, не поднимая глаз на окружающих, полировала коротко остриженные ногти замшевой салфеткой.
– Маловато нас, – констатировал Сэм, выпуская за окно струю дыма.
Кивнув собравшимся, Ханна заняла свое обычное место и приготовилась слушать.
– Не маловато, – возразил Грег. – Давай говорить прямо! Это катастрофа. Десять подтвержденных беременностей на конец сентября. Десять. Такими темпами мы вымрем в ближайшие несколько лет.
– Ты оптимист, – хмыкнул Клайв.
– Мы еще не приняли ни одного новорожденного, – Джессика положила бумаги аккуратной стопкой перед собой. – Да и откуда бы они взялись? Теперь каждый пятиклассник умеет предохраняться, спасибо школьному курсу по контрацепции! Сколько у нас будет патологий при ранних беременностях? Понятия не имею. Сколько выкидышей с последующим бесплодием? Я и предположить боюсь… Какая будет детская смертность? Нет ответа на вопрос. Нам нужно не десять, а минимум сорок беременностей, чтобы поддержать популяцию.
– Ты ведешь учет по половозрелым? – спросил Стаховски.
Джессика кивнула.
– Да. Пятьдесят две готовых к размножению девушки на сегодня. Это помимо беременных. Минимальный возраст – десять лет. Максимальный, как сами понимаете, семнадцать. Троим уже можно не беременеть, четверо под вопросом – семь месяцев до…
Она заглянула в записи.
– Самая младшая – Оливия Браун, девять лет и восемь месяцев. Три месяца, как начались регулы.
– И какие будут предложения? – Грег сел в кресло во главе стола и, потерев лоб ладонью, поморщился, словно от головной боли. – Что будем делать?
Сэм пожал плечами.
– У тебя особого выбора нет, Грег.
Он сделал неопределенное движение кистью, словно подбросил на ладони что-то невидимое.
– Мы о чем говорим? – спросила Ханна. – Вот это все, Джессика… О чем?
Джессика недружелюбно сощурилась.
– Что тебе непонятно?
– Мне не понятно, почему мы говорим не о детях, которых должны защищать и кормить, а о каком-то стаде, в котором собираемся увеличить поголовье…
– Я уже объяснял тебе, Ханна, что детей здесь нет, – произнес Грег устало и сел за стол.
Он не хотел ни спорить, ни пререкаться. Он даже не хотел обсуждения – Ханна уже видела его в таком подавленном состоянии. Внешне Стаховски сохранял спокойствие и выдержку, но она знала, что разговор для него неприятен.
– У нас нет проблем с нравственностью, – сказала Джессика, даже не пытаясь скрыть насмешку. – Потому что нравственности больше нет, Ханна. Если ты еще не заметила, то я напомню – все без исключения правила умерли этим летом.
– Не все, – возразил Сэм.
Он похудел, осунулся, но все-таки остался грузным, только щеки перестали удивлять упругостью, а обвисли, как брыли у пожилого бульдога, и улыбка стала невеселой, вымученной.
– Нельзя проливать семя на землю и ложиться с мужчинами, потому что это не даст плодов. Только этот библейский запрет. Остальное можно.
– Это была шутка? – спросила Ханна. – Это ты теперь так шутишь, Сэм?
– Нет, – Сэм покачал головой. – Я не шучу. Назови нас всех стадом, дикарями, стаей! Как хочешь, так и назови. Наше дело теперь – плодиться и размножаться. Да! Как животные, Ханна, именно, как животные. Задача любого вида – это занять максимально возможный ареал, чем нам всем теперь пора озаботиться. Ты же умная, ты к университету готовилась, все должна понимать.
– И как ты это объяснишь Оливии Браун? У которой целых три раза были месячные и которой девять лет от роду? Что ее задача теперь плодиться и размножаться? Как ты думаешь, она тебя поймет?
– Ничего я ей объяснять не буду, – ответил Грег, кривя рот. – Пока не буду. Нижняя планка для деторождения в Вайсвилле – десять лет. В десять лет ей объяснят.
– И что изменится для нее через четыре месяца? – спросила Ханна. – Она станет умнее? Более зрелой?
Она понимала, что осталась в одиночестве, что никто из собравшихся на совет не поддерживает ее ни словом, ни делом и даже не сочувствует.
– С десяти до восемнадцати лет, – внезапно сказала молчавшая до сих пор Лиз, – каждая здоровая герла теоретически может родить десятерых детей.
Она подошла к окну и неловко закурила. Ханна никогда не видела Лиз курящей, хотя знала ее с начальных классов.
– Это теоретически. На практике такого не будет, но и восемь детей – вполне достойная цифра, – продолжила Лиз тем же менторским размеренным голосом, выпуская за окно сизый дым. – Проблема не в том, что Оливии Браун девять лет, Ханна, а что у нас мало таких Оливий. Поэтому пятьдесят две герлы детородного возраста дадут не четыреста, а двести младенцев за эти восемь лет. А это очень и очень мало для того, чтобы Вайсвилль мог выжить.
Она посмотрела на Ханну, как смотрят на человека, который сморозил глупость в приличной компании.
– Приди в себя, подруга. Ты сможешь родить двоих, если сильно повезет. И я, наверное, смогу, если постараюсь. А вот Джессика успеет выносить одного, и то, если сумеет забеременеть на этой неделе. У нее проблема с зачатием, и это звездец какая проблема, если ты еще не поняла. Это теперь самая большая и важная проблема в мире – отсутствие овуляции у способной к деторождению особи. Дети, подруга, не романтические плоды любви, это билет людей в завтрашний день. Ты же не дура, Ханна, все понимаешь… Любовь, выбор, возраст согласия… Это фикция…